Новогодний конкурс - проза №3

[shieikan]

Название: Пламя сэра Гавейна
Канон: Valens Miles
Жанр: Angst
Персонажи: Гавейн, Моргана, все остальные
Примечание: В рассказе нет совсем уж откровенных сцен, но описываются чувства сэра Гавейна к Моргане. Автор не знает, каким рейтингом это обозначить. Автор заявляет, что не ставил целью оскорбить ни одного из персонажей или актеров исполняющих эти роли.

ПЕСНЬ I. ПИР В КАМЕЛОТЕ.
В день святого праздника Пятидесятницы, возвратившийся из паломничества в Кентербери, благороднейший из христианских королей Артур Пендрагон, согласно заведенному обычаю устроил великолепный пир в своем замке - Камелоте. И право пустой тратой времени было бы описывать все богатство и роскошь королевского веселья, ибо столько было подано там всяких яств, медов и вин, что иным деревням на года вперед бы пропитания хватило. Одних только лебедей, гусей и уток зажарили более сотни, да в придачу к ним множество быков, баранов, свиней и рыб из северных морей, таких больших, что едва на драгоценных блюдах из серебра и золота умещались. И немудрено, что столь велико было торжество, ведь в святую Пятидесятницу в Камелоте собрались все доблестные рыцари Круглого Стола и ни одно из ста пятидесяти кресел в Стольном Зале не пустовало. Благородные дамы обносили полюбившихся им рыцарей хмельными напитками и даже сама королева, прекрасная Гвиневра лично вручила чашу с вином державному супругу, господину нашему Артуру, а затем первому рыцарю всей Логрии и своему верному защитнику – сэру Ланселоту Озерному. До позднего вечера длился пир. Немало было выпито уже крепкого северного меда и пива, опустели бочонки с итальянскими и французскими винами. Немало историй о рыцарских подвигах было уже поведано. И радовался всей душой король Артур, что по всей Британии, Ирландии и Франции гремит слава его рыцарства, и эхом отдается в самом священном Риме и Святой Земле. Лишь двое из сидящих за Круглым Столом не были веселы в тот день. То были – сэр Гавейн и сэр Агравейн - двое из четырех оркнейских братьев рыцарей, которые также приходились племянниками Артуру. Ни для кого не было тайной, что сэр Агравейн Тяжелодланный имея мрачный нрав, всегда избегает вин, боясь видно, как и все люди ему подобные, что захмелев выскажет то, что в ясном рассудке скрывает. Иначе дело обстояло с сэром Гавейном. Наследник короны суровых Оркнеев, известный своей храбростью в битве, любовью к празднествам и азартом в охоте, сидел он ныне одесную короля и хмурился, не прикасаясь ни к еде, ни к напиткам, лишь иногда сжимая так крепко наполненный до краев кубок, что рука его бледнела. Увидел это король Артур и спросил:
- Отчего, любезный племянник мой, сэр Гавейн, ты нынче не весел? Уж не спешил тебя в поединке неизвестный нам рыцарь? Не сплоховал ли на охоте твой серокрылый ястреб? Не донимает ли болезнь тебя, и здоровы ли те, кто тебе дорог?
Сэр Гавейн отвечал тихим голосом, в котором звучала печаль смешанная с неясной злобой:
- Грамерси за беспокойство твое, государь, но не тревожься зря - дела мои ныне идут по-доброму: не объявился еще тот рыцарь, окромя господ моих сэра Ланселота, сэра Тристана, да брата моего сэра Гарета, что мог бы одолеть меня в схватке пешей и конной, на копьях или мечах в любой не полуденный час. Ястреб мой без пощады бьет голубей и цапель. Близкие мои все здравствуют, да и меня от хворей, хранит моя морская оркнейская кровь. А что до праздника – то веселиться мне сейчас не досуг.
Тогда сидящий по левую руку от короля сэр Ланселот услышав это, движимый искренним желанием развеять печаль своего брата по высокому Рыцарскому Ордену сказал:
- Тогда, быть может, сэр Гавейн влюблен? Нет большей радости для мужа, чем любовь счастливая, и нет большего горя, чем любовь безответная. Вспомните, государь, как тосковал брат его сэр Гарет, когда был в разлуке со своей возлюбленной леди Лионессой и как счастлив он теперь, когда они вместе. Да и сами вы государь, легко вообразить можете, как страдало бы ваше сердце, внемли вы совету Мерлина и не возьми вы в жены нашу христианнейшую и любимейшую королеву Гвиневру.
Дрогнуло в этот миг лицо сэра Ланселота. Побоялся он, что слишком сильно и явно выдал свои чувства к королеве. С сомнением взглянул в лицо своего первого рыцаря Артур. Выдержал взгляд сэр Ланселот. Отвернулась прекрасная Гвиневра, стараясь скрыть свое смущение и нахлынувший на нее румянец. Отошла она в сторону и села между дамами, стараясь войти в оживленную их беседу, и не глядела больше на сэра Ланселота. Улыбнулся тогда король Артур, соглашаясь с сэром Ланселотом, и поднял кубок, чтобы выпить за любовь, и не заметили благородные сэры, грозного взгляда, который метнул на первого рыцаря сэр Гавейн, лишь только зашла речь о любви. Страшные глаза были у королевского племянника: словно ястреб готовый вонзить когти в добычу смотрел сэр Гавейн на сэра Ланселота: хищный, сильный и грозный. И одному только Господу ведомо, что случилось бы, посмотри в лицо сэра Гавейна кто-либо из гостей в этот миг, но вдруг под стенами запели рога, и герольды возвестили о прибытии посланницы из страны Гоор.


ПЕСНЬ II. ПОСЛАННИЦА И ДАРЫ ФЕИ МОРГАНЫ
Насторожились, благородные дамы и рыцари узнав, что прибыла в Камелот посланница Гоора – языческой страны, где правил добрый, но стареющий король Уриенс, женатый на самой могущественной жрице Старых Богов и сводной сестре короля Артура – Фее Моргане.
Спросил герольда мудрый Артур, с какой же целью и от кого пожаловала в Камелот эта дама. И доложил герольд, что прибыла леди из свиты королевы Морганы с дарами для государя Логрии и его добрых рыцарей.
Загудел тогда Круглый Стол, ибо велико было возмущение рыцарства и долго шумели благородные сэры, выкрикивая негодующие фразы и злые угрозы.
- Негоже пускать нераскаявшихся язычников в христианский замок в день святой Пятидесятницы! – восклицали родичи сэра Ланселота, норманнские рыцари сэр Лионель, сэр Ламорак, сэр Блеоберис и сэр Борс, бывшие добрыми христианами и потому опасавшиеся любого богохульства.
- Фея Моргана, вероломна и безжалостна как тысяча болотных змей! – заявили, ударяя латными рукавицами по Столу сэр Бедивер и сэр Тор, – Хоть она и сестра нашего славного государя Артура, ни от нее, ни от ее даров не увидим мы блага!
И многие рыцари Круглого Стола не желали пускать посланницу Морганы в замок. Даже родной ее сын сэр Ивейн, обратился к Артуру со словами:
- О, дорогой мой дядя, король Артур! Быть может, и негоже мне так говорить, но моя матушка Фея Моргана – коварная чародейка. Вспомните, как магией своей и колдовством ввела она во грех сэра Акколона и его рукою хотела умертвить вас, мой король, а также моего отца доброго короля Уриенса. Великой жалости это достойно, но я должен предостеречь вас принимать дары от нее.
Среди тех, кто не был настроен столь враждебно, оказались сэр Ланселот, сэр Гарет, сэр Тристан и сэры Галахад с Персивалем. Из христианского милосердия, и не страшась возможных бед, не стали они возражать против приема посланницы Гоора.
И лишь двое ничего не сказали: сэр Агравейн, что молча, кривил рот в неприятной усмешке и старший брат его сэр Гавейн, которой словно от сильной боли сжал зубы и не подал голос свой ни за, ни против.
И решил тогда славный король Артур:
- Что же, мы примем посланницу нашей державной сестры, - и подал знак он своей десницей, всех призывая к тишине, и продолжил, - в сей великий праздник, когда Дух Святой снизошел на Апостолов, не страшны нам никакие чары и яды, ибо Сам Всевышний защищает нас. А по законам гостеприимства и дабы повести себя достойно высокому званию христианского рыцаря, обязаны мы приютить в нашем замке путников, ибо верно устали они и голодны, ведь из страны Гоор ведет сюда неблизкий путь. Но помни, герольд и передай своей госпоже, если вздумает она причинить моим подданным вред, то хоть сегодня и священный праздник, не миновать ей за такое предательство расплаты.
Сурово прозвучали последние слова Артура. Поклонился герольд и вышел поспешно, чтобы сообщить вести своей госпоже. И вскоре двери Стольного Зала вновь отворились, и вошла посланница в сопровождении слуг. Была она еще юной девой древнего рода и прекрасной внешности – стройная станом, с длинной до пояса темно-русой косой и темными глазами, одетая в платье цвета осенней листвы. Поклонившись высокому собранию, она сказала:
- О, благородные дамы и рыцари королевства Логрии и ты славный король Артур! Королева моя Фея Моргана прислала меня к вашему двору, дабы заверить искреннюю свою дружбу с Камелотом и крепкую любовь к своим родичам. В дар вам прислала она драгоценные плоды яблоневых кущ, что цветут на одном лишь священном Авалоне. Тот, кто съест такое яблоко, приумножит свою силу, красоту и долголетие.
И хлопнула дева в ладоши, и слуги ее внесли на огромном подносе более двух сотен фунтов спелых налившихся яблок красного и золотого цвета величиной с рыцарский кулак. Подивился король Артур столь щедрому дару, но помня о коварстве Морганы, попросил деву откусить от двух яблок разных цветов, которые выбрали бы его рыцари. Согласилась дева, но попросила в ответ, чтобы рыцари не побрезговали и сами съели те яблоки, что выбрали для пробы, коли будут они безвредны. И вышел тогда вперед хвастливый сэр Кэй – сенешаль Камелота и, взяв наугад золотое яблоко, протянул его деве. Улыбнулась она, откусила от него небольшой кусочек и вернула плод сэру Кэю, который очарованный ее красотой и обрадованный тем, что дар оказался безвреден, без колебаний употребил его полностью. Тут же немало охотников нашлось, среди рыцарей, кто хотел бы получить от красавицы красное яблоко, но прежде чем кто-либо из них поднялся с места, она молвила:
- Пусть красное яблоко выберет тот гордый рыцарь, что сидит одесную государя и даже не глядит на меня. Лицо его столь сурово и печально, что может показаться, что не на празднике он, но на погребальном обряде прощается с кем-то из родных братьев.
Понял сэр Гавейн, что о нем ведет речь дева. На миг рука его будто рванулась к поясу, где висели верные его меч и кинжал, но нет – не глядя на поднос, схватил он красное яблоко и протянул его леди для пробы. И от этого плода откусила дева и как прежде вернула его обратно. Но медлил сэр Гавейн. Впервые за годы отразилась на лице его тревога и с робостью, что не была присуща ему даже в юные лета, смотрел он на терпеливо ждущую деву, протягивающую ему плод. Тогда стали другие рыцари и сам король торопить его, упрекая за неучтивость, и наконец, будто преодолев какое-то заклятие, взял яблоко сэр Гавейн и выбежал прочь из Стольного Зала. Поразились все рыцари такому поступку и стали просить прощения у юной посланницы, но та нисколько не обиделась и призвала все без страха брать яблоки себе в угощение. И принялись все дамы и рыцари угощать друг друга, и снова закипело веселье. Лишь братья оркнейцы, а больше всех сэр Агравейн остались серьезны и не стали брать яблок.

ПЕСНЬ III. ПЛАМЯ СЭРА ГАВЕЙНА
Сэр Гавейн задыхаясь, бежал по каменным ступеням все выше и выше, стараясь как можно скорее вырваться из лабиринта стен, что в одно мгновение превратились для него из дома в тюрьму. «Скорее! Скорее на воздух!» – отчаянно твердил он про себя, и казалось ему, что серый камень сжимался вокруг все сильнее, грозя раздавить. Факелы больше не освещали его дорогу, они лишь заполняли коридоры удушливым дымом. Подобно птице, старающейся освободиться из силков, рвался оркнейский рыцарь на волю. И чувствовал он, что сейчас или увидит он небо или умрет.… И вот сэр Гавейн уже стоял на вершине главной башни Камелота, жадно глотая холодный воздух. С каждым порывом ветра прояснялся его разум, и спадал терзающий его жар. Медленно сэр Гавейн подошел к зубчатому парапету и окинул взглядом величественный замок короля Артура. Над его головой развивались королевские знамена – дракон и короны Пендрагонов. На других башнях также стремились ввысь стяги с гербами всех благородных рыцарей Круглого Стола. Вот золотой лев рычит на зеленой траве – это герб сэра Тристана. А рядом серебряные ключи Камелота сэра Кэя и красный волк сэра Лукана. Выше всех почти вровень с королевским, развивались белый флаг сэра Ланселота с тремя красными полосами и его собственный – златокрылый оркнейский орел на пурпуре. Но вот увидел сэр Гавейн знамя страны Гоор – где на бледный полумесяц скалился дикий кот. Вспомнил он о деве и отвернулся, обратив свой взор на долину. Далеко внизу под неприступными стенами бежал чистый поток реки Кам и в его водах отражались черные ночные небеса, усыпанные яркими и холодными звездами. Далекие светила не придавали рыцарю сил, но высота, вернула ему уверенность. Сэр Гавейн ощутил, как между пальцами течет липкий сок из надкушенного яблока, все еще сжатого в его правой руке. Он отыскал глазами бесконечную дремучую чащу Броселианда - леса, что лежал по ту сторону долины и со всей силы метнул яблоко в ту сторону.
- Не бывать тому! – вскричал он, и голос его подхваченный ветром разнесся по долине, - Мучай, терзай, изводи меня, как только можешь, Моргана, но знай: тому, чего ты хочешь не бывать никогда!
В тот же миг голос его осекся, и рыцарь встревожено обернулся, боясь, что его могли услышать. Ведь то, что мучило его сильнее любой болезни и терзало подобно пламени, сэр Гавейн не мог открыть никому, даже собственным братьям, ибо сэр Агравейн был жесток, сэр Гахерис холоден, а сэр Гарет... Сэр Гарет, хоть и был их родным братом, отдалился от них, и дух его всецело принадлежал Новому Миру и Христианской Вере, в то время как старшие сыновья короля Лота и Моргаузы оставались верны законам предков, и крестившись, как требовали того законы рыцарства, в душе оставались язычниками. Одной только ночи, решился бы поведать сэр Гавейн причину, по которой весь праздник прибывал он в дурном расположении духа и по которой с таким трудом он принял от девы авалонское яблоко. А дело обстояло именно так, как и говорил благородный сэр Ланселот – сэр Гавейн был влюблен.
Хотя давно уже закрепилась за ним дурная слава неверного любовника, долгие годы носил сэр Гавейн в своем сердце одну единственную страсть, которая не сулила ему ничего кроме гибели, но в тоже время отказ от нее означал бы для сэра Гавейна отказ от всякой человеческой радости. И на горе наследника Оркнейской короны его возлюбленной была – Фея Моргана, заклятая противница благородного короля Артура. Долго боролся со своею любовью сэр Гавейн и не давал воли опасному чувству, старался погасить его пожар пирами, охотой и любовными похождениями. Но все же рок настиг его прошлой ночью, когда в канун Пятидесятницы, спеша в Камелот сэр Гавейн был вынужден проехать сквозь Броселианд.

ПЕСНЬ IV. ПРИЗНАНИЕ В СЕРДЦЕ ЛЕСА
Без страха въехал рыцарь под сень вековых деревьев, стараясь не потерять в ночном мраке тропу, ибо заблудившийся ночью в этом лесу рисковал стать жертвой его волшебных жителей. Но по злому ли умыслу или по простому невезению, вороной сэра Гавейна вместо того, чтобы до полуночи вывезти своего хозяина в долину Камелота все больше углублялся в чащу, и когда взошла луна, оркнейский рыцарь оказался на поляне, в древнем каменном кромлехе, камни которого покрыты были мхом. И не успел отчитать сэр Гавейн своего скакуна, как зажегся в центре кромлеха большой костер, и слетелась к нему целая стая фей и принялась водить хоровод. Весело летели феи по кругу, словно светлячки сверкали они зелеными и голубыми платьями, что были сшиты из листьев и капелек росы. В растрепанные волосы их были вплетены красные ягоды, а за спинами, будто шелковые шлейфы трепетали тоненькие прозрачные крылья. Вот заметили феи рыцаря и бросились к нему, чтобы затащить в свой танец и похитить к рассвету его душу. В страшной опасности оказался сэр Гавейн, но вдруг отступили феи, и приблизилась к нему жрица в богатых одеждах, и он узнал в ней Моргану. И пропал сэр Гавейн, едва только взглянул в лицо ее. И не было в том, какого либо колдовства и приворота, ибо носящему крест на груди, коли не самый пропащий он грешник, нет нужды страшиться наваждений. Всем сердцем и душой возжелал сэр Гавейн Фею Моргану и не мог оторвать от нее взгляда, хоть и находился он в положении весьма опасном. Спешился он и учтиво поклонился возлюбленной своей даме. И завела Моргана с сэром Гавейном такой разговор:
- Без всяких слов, благородный Гавейн, ясно мне, что любите вы меня безмерно. Ваше чувство ко мне столь сильно, что нет у меня выбора, кроме как ответить на него, ведь великим счастьем было бы мне любить одного из славнейших рыцарей, что видела земля Британии. Лишь одна есть преграда для нашей с вами любви - вы вассал брата моего короля Артура, а он незаслуженно творит мне многие обиды и притесняет нашу Старую Веру в угоду Кресту римских попов.
Счастливая надежда, зажженная в душе сэра Гавейна, словами жрицы уступила место тревоге. Недовольно зашипели за его спиной феи. Захотел он отступить на шаг, но прежде Моргана коснулась его руки своей и вновь заговорила:
- Не страшись, господин мой сэр Гавейн. Не великую цену прошу я за наше счастье: ты сохранишь и титул свой и верность присяге, лишь согласись покинуть на время Камелот и отправиться в мой замок в стране Гоор. Разве не от брата моего короля Артура держит земли свои старый супруг мой король Уриенс? Не изменишь ты своему сюзерену, если будешь жить при нашем дворе. И не будет предательством отказ от веры, в которую обращен ты был по приказу. Я же знаю, как тесно тебе, мой гордый ястреб в оковах новой веры, которую твое сердце не приняло, так же как и мое.
Ладонь Феи Морганы легла сэру Гавейну на грудь, и неистово забилось его сердце. Словно пламя жертвенника жгли его прикосновения любимой, и не чувствовал он сил им противиться. А меж тем жрица с великой нежностью провела кончиками пальцев по лицу его, и прошептала:
- Верь мне, сэр Гавейн, я не обману тебя. Одиночество мое столь мучительно и длиться столь долго, что я словно яблоня в засушливое лето, гибну, не зная ни ласки, ни любви. И пусть злые языки будут говорить о неверности – что ведомо им? Моему мужу осталось жить не более года, а затем мы сможем сочетаться законным браком перед ликом богов. Ты станешь королем страны Гоор и Оркнеев, а я буду твоей королевой. Ах, сэр Гавейн, огонь твоей любви столь жарок, что зажег и мою душу, и если немедля поклянешься ты быть мне верным возлюбленным и исполнить то, о чем прошу, то готова я доказать искренность моего чувства к тебе прямо сейчас!
И обняв рыцаря за шею, увлекла его Фея Моргана на травяной ковер, а феи вновь пустились в бешеный пляс. И вот уже готовы были влюбленные соединить свои уста в поцелуе, когда словно гром ударил и запел в небе чистый медный звон. То в королевской часовне Камелота звонили к заутренней. Так летело колокольное пение, по всем окрестным полям и равнинам, отражалось от небес, озер и рек и пробивалось сквозь зеленые стены леса в самую чащобу, наполняя овраги и яры, распугивая обитавшую там нечисть и указывая дорогу заплутавшим странникам. И вторили в других концах Британии колокола соборов и церквей звону часовни Камелота, возвещая добрым христианам наступление светлого дня Пятидесятницы. Закричали жалобно феи и окончили свой танец, не в силах вынести ненавистного звона. А сэр Гавейн отпрянул от лежащей на земле жрицы, но не бросился прочь, лишь замер, не сделав и шага. Будто незримая и тяжелая цепь приковывала его к Моргане. Борясь с собой, вымолвил рыцарь:
- Нет, госпожа моя, Фея Моргана. Не знать нам счастья в любви друг с другом, ибо не было еще такого позора в славном Камелоте, чтобы рыцарь Круглого Стола изменил клятвам Высокого Ордена и отрекся от веры, которую обязался хранить до конца свой жизни. И коли нет другого пути, быть нам вместе, так пребудем в разлуке, хоть и сама мысль о ней, ранит мне сердце больнее отравленной стали.
Поднялась тогда с земли Фея Моргана, гневным стало ее лицо, полыхнули глаза ее зеленым огнем, и рассерженной пантерой зашипела она:
- Как смеешь ты, сэр Гавейн, неверный рыцарь, отвергать мою любовь! Разве Римская Вера дороже тебе, чем мудрость друидов родной Британии и наше счастье? Не лги себе! Не обманешь ты ни меня, ни себя! Не забыла я, как страшился ты удара Зеленого Рыцаря, того что оставил тебе шрам на шее. Нет, не уповал ты на высокое пение христианских молитв, что твердят о любви, но не спасают от оружия! В помощь себе взял ты зачарованный пояс, сотворенный Старой Верой, в которой был рожден! Сэр Гавейн, на деле уже показал ты, каких богов почитаешь, так отчего же не решаешься это признать?
Но твердо отвечал сэр Гавейн:
- Права ты, госпожа моя, что вера христова в новинку мне и трудно ястребу расправить крылья в тени креста. Но забыла ты, что по Старому Закону кровное родство превыше иных заветов, и не прощают боги тех, кто нарушает верность главе своего рода. Ты сулишь мне корону Гоора и зовешь жить при твоем дворе, но сама знаешь, что господин мой и дядя король Артур не позволит такого союза, и если откликнусь я на твой призыв – навеки погублю свою родовую честь и душу. Нет, возлюбленная моя королева, пусть лучше бесславно сгину я в твоих лесных владениях или стану бедным монахом в далекой обители и до последнего вздоха буду скорбеть о нашей любви, но не заплачу ту цену, о которой ты просишь. И не оскверню благородный дом Оркнейских королей подлой изменой!
И сказав так, поклонился сэр Гавейн Фее Моргане и направился к своему коню, что щипал траву за краем кромлеха. Тут окружили его разозленные феи, желающие отомстить за обиду своей госпожи, и хотели предать его лютой смерти. Но выхватил сэр Гавейн из ножен свой верный меч Галантин, и засверкали на его клинке алые лучи рассвета. Усмехнулся рыцарь, предвкушая азарт боя, и крикнул:
- Отпусти меня добром, госпожа моя Моргана, или придется мне силой проложить путь сквозь сонмы твоих служанок! Пощади лесной народ, моя королева, ведь ты видишь, что солнце восходит и возрастает моя мощь, а значит, меня не удержать уже силой! Я не желаю этой битвы, но клянусь Девой Марией, что если и дальше будут феи преграждать мне путь, до полудня усею я это святилище их телами столь густо, что плач их выживших сестер услышат за морем в Галлии!
Испугались феи грозных этих слов, ибо знали, что покуда, солнце не начнет клониться к закату, нет в мире воителя равного по силе сэру Гавейну. Молча, махнула рукавом Фея Моргана, и расступился лесной народ, пропуская рыцаря. Взобрался в седло сэр Гавейн, спрятал меч в ножны и кинул прощальный взгляд в центр каменного круга – на свою даму. Печален был лик Феи Морганы, и не смотрела она него. С тяжелым сердцем повернул коня сэр Гавейн и поехал прочь из пущи Броселианда, горько сокрушаясь о расставании с роковой возлюбленной, и сам не заметил, как оказался у самой кромки леса на тракте в конце которого, на холме, подобный исполинскому лебедю, раскинув белоснежные стены, словно крыла, возвышался прекрасный Камелот.
Едва только рыцарский конь, вышел из-под векового зеленого шатра, услышал сэр Гавейн, что его окликают. Обернулся он и увидел фею, что скрывалась за старым дубом у самой дороги. Она звала его и жестами призывала подойти ближе, сама же видно не могла приблизиться к рыцарю ни на дюйм. Подъехал тогда сэр Гавейн к ней и вот, что услышал:
- Вы, сэр Гавейн – славный рыцарь, но сердце ваше жестоко и безжалостно словно ледяное море ваших родных островов. Мою госпожу, верховную жрицу оставили вы в слезах, ранив ее и без того несчастную душу своим отказом. Но она по доброте своей, просит вас вернуться, ибо верит, что ваша любовь одолеет вашу гордыню. Сегодня вечером прибудет к вам дева из свиты, госпожи моей, будет она смертного рода, ибо в нынешний день, когда празднуют христиане Огненный День, никто из моего племени не может и шагу ступить за переделы наших благословенных рощ. С собою привезет она священные яблоки, что созрели в садах Авалона. Если вы, сэр, съедите то яблоко, что будет вам предложено, прекрасная моя госпожа, простит ваш отказ и признает, что вернулись в лоно Старого Мира. И тогда без страха нынче же ночью приезжайте в Каменный Круг. Но если откажитесь вы и второй раз – бойтесь изумрудной крепи нашего Броселианда! Ибо весь волшебный народ ополчится на вас, и не даст вам проходу до тех пор, пока не окажетесь вы в Долине Без Возврата, где пребудете до Сумерек Мира!
- Сгинь! – зло крикнул сэр Гавейн в ответ на эту угрозу, и багрово сверкнула в руке его сталь меча. В тот же миг упорхнула фея в глубокую чащобу, и до полудня рыцарь вернулся ко двору Артура, не встретив более по дороге помех.

Песнь. V ПЕНИЕ ЯСТРЕБА
Так из сего рассказа стала нам ясна истинная причина грусти сэра Гавейна и природа пламени, что не давало ему покоя. Гордый племянник государя нашего Артура, оказался меж двух огней и ни в одном не мог найти спасения: ибо рыцарская верность навек лишала его счастья единственной любви, а желанные объятия любимой безвозвратно губили его имя и честь. И вот теперь стоя на вершине башни Камелота и, сделав, как ему казалось, свой окончательный выбор между любовью и честью сэр Гавейн устремил взор к темному волшебному бору, отныне закрытому для него навсегда. Он знал, что этой ночью столь горячо любимая им Фея Моргана стоит посреди древнего капища в самом сердце Броселианда и ждет его. И мысль о том, что она ждет напрасно, отдавалась во всем его существе болью. Не в силах сдержать своих чувств, сэр Гавейн пропел, и песня его звучала криком раненого ястреба:

Древним Богам мне теперь не молиться,
Двум королям невозможно служить!
Как тяжело в Старой Вере родиться,
И римским крестом гордый норов смирить!

Я слышу твой ласковый голос Моргана,
От слов твоих кровь закипает во мне!
Мечта о любви вновь пылает как рана,
Но пара ли ястреб полночной сове?

Небеса на востоке снова порозовели, но теперь он не чувствовал ее раскаленного дыхания у себя на лице. На колокольню, что походила на одну из крепостных башен, медленно поднимался звонарь. А сэр Гавейн продолжал, всей душой веря, что пение слышит его дама:

Обеты даны по церковным канонам,
Нарушить их рыцарю – смерть и позор.
Но крепче молитв старой крови законы!
Артур Пендрагон мне родня и сеньор.

Ты просишь измены в оплату за счастье,
Моею рукой совершить жаждешь месть.
Но рухнет скорей Камелот в одночасье.
Чем рыцарь Полудня предаст свою честь!

Мой выверен срок - до заката мгновенья,
И смертный не в силах бороться с судьбой!
Но я сохраню до конца дуновенье
Огня наших чувств, что угаснет со мной!

С первым ударом колокола, первый солнечный луч упал на лицо сэра Гавейна. Сила, ушедшая ночью, возвращалась, тоска о потерянной любви отступала. Он снова чувствовал себя живым. От сильного порыва ветра, за его спиной будто распахнулись крылья. Сэр Гавейн словно ястреб был полон желания взмыть в небеса и камнем броситься вниз – к добыче, битве и славе. И лишь одно чувство не было привычным – тонкую полоску влаги холодил ветер на щеке.