Новогодний конкурс - "вне категорий" №2 - проза

[shieikan]

Название: Вне политики.
Извинения: за возможные неточности в исторических и бытовых деталях.
Саммари: История Шинсенгуми, Сацума и Чошу. История дружбы и предательства, чести и вероломства. Какой она виделась гейшам и майко из веселых кварталов Киото?


Тихий дождь водяным облачком окутал Киото – шуршит в листве деревьев, до блеска лакирует черепицу крыш. Огни Гиона смутно виднеются сквозь пленку дождя. В квартале непривычно тихо – в дни войны не до увеселений. А еще совсем недавно Гион и весь Киото бурлил – древнюю столицу захлестнул шквал событий и новостей.
Его величество император изволил покинуть этот мир! На престол взошел пятнадцатилетний августейший отрок, и что там еще ему понасоветуют придворные… А придворные, видимо, советовали проявлять лояльность по отношению к реформаторам или попросту боялись что-либо предпринимать. Мятежники, и в первую очередь – объявленный вне закона клан Чошу, наглели, собирали войска, вооружались по западному образцу. Советники убеждали сегуна не допустить войны, и под их давлением (и давлением ружей Чошу) «великий полководец, победитель варваров» отрекся от правления, передав всю полноту власти юному государю, и принял монашеский обет. Говорили, что князь Сацума Сайго Такамори настойчивее всех советовал сегуну отречься от власти. Болтали даже, будто князь через родственников налаживал связи с императорским двором и был как-то причастен к тому, что Чошу даровано было прощение. Однако же когда сторонники сегуна объявили его отречение незаконным, а действия Чошу – мятежом, который должно подавить, Сацума выступили на стороне сегуната.
«Подавить мятеж» не удалось – катана против ружей особенно не повоюешь. Древняя столица, замершая было в ожидании пожаров и битв, жила теперь ожиданием вестей с востока, где возглавивший оборону Эдо Сайго Такамори готовился к боям с окружавшими город войсками Чошу. Никто не знал, что принесет новый день, кого объявит завтра вне закона государев указ, чьи отрубленные головы окажутся на кольях, перед чьими паланкинами придется склоняться до земли, возглашая хвалу, и кто будет, швыряясь золотом, кутить в веселых кварталах. А пока в окутанном покрывалом дождя Гионе тихо и немноголюдно. Тихо и в доме гейш «Ивовая ветвь». Гейши и майко в повседневных кимоно собрались в гостиной и вполголоса обмениваются репликами. Возле ниши с токонома вокруг чайного столика расположились глава дома гейш, Дзюкити, и ее распорядительница О-Сада, угощая чаем гостью – хозяйку ресторана «Листва клена», Нисимура оками-сан. Та, прихлебывая чай и покуривая трубочку, рассказывает о делах, да так, что голос по всей гостиной разносится.
- И не говорите, О-Сада-сан, клиента за клиентом теряем.
- Что и говорить, - тихонько поддакивает распорядительница «Ивовой ветви». – С тех пор, как Сацума и Шинсен из города отступили, куда меньше банкетов да пирушек стало.
- Шинсен? Вот уж о ком у нас в «Листве клена» не жалеют, О-Сада-сан. И не только у нас. Не столько дохода, сколько беспокойства. Вот, бывалоча, в главном зале господа из Сацума пируют, в малом зале господа реформаторы о делах беседуют, в Сливовом кабинете господин Рэйдзо либо господин Киё из якудза ужинают. Тишь, гладь, благодать…
- И то, тишь да гладь, - прыскает в ладошку одна из майко. – Особливо как Кацура-сенсей разбушуется.
- … Тишь, гладь, благодать – а тут эти врываются: - «Мы из Шинсенгуми, мы здесь по правительственному делу!» - и начинают бузить, успевай только трупы оттаскивать. Без них-то спокойнее. Одна беда – клиентов нынче маловато. Четверых бандиты убили, еще у двоих склады сожгли. За неделю, почитай, без шести постоянных клиентов остались. Да еще и Рэйдзо-сану за покровительство плати. И кому подарки поднести, не знаешь. По мне, хоть бы выиграл кто из них поскорей.
- Я скажу – лучше бы было, коли Кацура-сенсей победу бы одержал, - вступает в разговор хозяйка «Ивовой ветви». – Человек достойный, как государево прощение получил – сразу подарки нам прислал в благодарность за то, что в лихие времена ему скрываться помогали. И коли и дальше дела у него в гору пойдут, память у него, думается, хуже от того не станет.
Хозяйка «Листвы клена» с легкой завистью смотрит на картину в токонома:
- Да уж, Кацура-сенсей нынче высоко поднялся. И далеко пойти может. Ваша Икумацу нынче – супруга командующего правительственными войсками, а там, ежели победа за Чошу будет, глядишь, госпожой супругой министра называться станет. То-то славы вам будет во всей Японии – госпожа супруга министра из вашего окия вышла.
- Да и вас, Нисимура-сан, Кацура-сенсей, верно, не забудет. Вам и вовсе о победе Чошу всем буддам и ками молиться надо. Их самураи вам ведь немало задолжали, покуда клан во врагах трона числился. А ежели проиграют они, вы этих денег вовек не увидите. Только и прибытка будет – головы их на кольях разглядывать.
- Ох, ну вы и скажете, право, - качает головой хозяйка «Кленового листа». – Отведи от нас такую беду, Канон-заступница. А коли о долгах и убытках говорить, мне и Сацума должны немало. Они ведь, пока их власть была, держали себя, ровно сам государь император со свитой, а в долг выпить да поесть не меньше реформаторов любили. И не откажешь им, раз уж власть в их руках. Уж не знаю, о чьей победе и молиться, разве что замирятся они да союз заключат… Однако что за прекрасная картина! Да и фарфор у вас, видно, не из худших, - женщина разглядывает чашечку с чаем. – Неужто работы Какиэмона?
- Угадали, - чуть хвастливо улыбается хозяйка «Ивовой ветви». – Что и говорить, Кацура-сенсей – благородный человек. Хоть и не из самых высокородных, а иным из госанкэ – «трех знатнейших домов» - не уступит, а то и получше будет. А уж как умен! Девушки наши рассказывали, мол, начнет о судьбах страны говорить – и не поймешь ничего, а интересно.
- Ну, по части судеб страны Ито-сенсей, что из Шинсенгуми, речистее всех был. Вот кого не поймешь, а заслушаешься. Правда, денег от него не допросишься. Все ему не до того было, чтобы долги оплатить, вечно делами во благо страны был занят. Уж как мы горевали, когда он погиб, особливо в кредитную книгу глядючи! Все же хоть эти волки из Мибу хатамото и стали, а как были деревенщиной из Тама, так и остались. Статочное ли дело – убийцу шпионить за достойным человеком подсылать! В одном только про них ничего худого не скажу – перед тем, как из столицы отступать, все долги до последнего бу оплатили. И за Ито-сенсея в том числе.
- Говорят, Кондо-сана да Хиджиката-сана в нынешние времена высоко ценят. В ранге повысили, имена новые пожаловали. Вот уж кому победа сегуната важна.
- Коли они доживут до этой победы. Слухи ходят, что задание им опасное дали. Коли правда, что их еще при отступлении потрепали изрядно, недолго им эти имена носить осталось. И из отряда их хорошо, ежели один из десяти в живых останется…
- Сестрица Минеко, тебе нездоровится? Побледнела-то как.
- Нет… Нет, все хорошо.
Гейша по имени Минеко опускает взгляд. А перед глазами – красивое лицо и статная фигура в форменном хаори. Какие он стихи для нее сочинял, какие интересные истории рассказывал! По полжалованья на подарки тратил, даже из казармы однажды сбежал, казни не побоялся – до того стосковался в разлуке. Уж сколько радости было, когда он хатамото владыки сегуна стал. Хотел контракт Минеко выкупить, жениться на ней. И Хиджиката-сенсей, вопреки обыкновению, против женитьбы этой не возражал. А оно вот как все обернулось. Прощались – Минеко слезы прятала за веером, а он улыбался через силу, успокаивал – «у нас в Шинсене, мол, каждый тысячи стоит,
. . .
ничего с нами не случится. А как победим – будем в титулах и в золоте купаться. Для Минеко-сан я подарков из Эдо привезу, красивых да изящных, ей под стать»… Да только слухи сейчас такие ходят… Какие там подарки! Все бы отдала, лишь бы живым и здоровым вернулся…
…- Что-то сестрица Минеко грустит, едва при ней Шинсенгуми вспомнишь. Уж не любимый ли у нее там служит?
Гейши и майко серебристо смеются. Минеко руки стискивает на коленях. Никому о своей любви не говорила, иначе не смогла бы она любимому помогать, по его просьбе сведения собирать. Вот и приходится теперь терпеть от младших сестриц. Сами не знают, а бьют по больному.
- Сестрица Мицумэ тоже хворает, - робко замечает одна из майко. – Совсем редко к нам спускается.
- А все из-за Фурутака-сана. Не часто и виделись будто, а до сих пор забыть его не может.
- Пора бы и забыть за три года. У нее ведь покровитель есть, и не из бедных, рисовыми складами владеет.
- Да покровитель этот, я чаю, войну Тайра и Минамото помнит. А уж страшен до чего – будто стая дикобразов по лицу топталась. Разве с таким красавчиком, как Фурутака-сан, сравнишь? К тому же Кацура-сенсей сейчас правительственными войсками командует. Кабы Фурутака-сан жив остался, он большим человеком сейчас был бы, не какому-то торговцу рисом чета.
… - держали себя, ровно сам государь император со свитой, а в долг выпить да поесть не меньше реформаторов любили, - увлеченно рассуждает хозяйка «Листвы клена», и ее голос вторгается в разговор.
Кое-кто из майко прыскает.
- Что верно, то верно. Бывало, если устраивают для самураев Сацума банкет, так на остальных гостей и не взгляни, только их весь вечер и обхаживай, будь там хоть покровители твои. А уж вторых таких любителей руки распускать во всей столице не найдешь, особенно как напьются.
- Зато господа из Сацума очень любезны, - улыбается гейша по имени Мияги, прикасаясь к украшенной жемчугом застежке на оби.
Майко переглядываются. Знают, что застежку эту – вместе с другими украшениями и нарядами – сестрице Мияги начальник княжеской охраны подарил, тот самый, ради которого она с девичьей прической в прошлом году рассталась. – По мне, это лучше, чем на угрюмые физиономии иных господ смотреть.
- Вроде Сайто-сана, что частенько с Ито-сенсеем в наш квартал захаживал, - подхватывают майко.
- Верно. Бывало, за весь вечер и в сторону нашу не взглянет.
- Так ведь у него, говорят, наложница есть, Айо Таю из Шимабары.
- Так ведь и я к нему не в супруги просилась. Но словечком-то из вежливости можно было перемолвиться? Чтоб его, невежу этакого, в бою первой же пулей убило!
- Не надо такие вещи говорить, младшая сестра.
- А что, все она верно говорит. А Хиджиката-сана чтоб из пушки убило. Снарядом чтоб на куски разорвало, изменщика проклятого!
- Ну а если он не умрет? Демоны – они живучие. Ранен будет, попадет в госпиталь да и влюбится в хорошенькую сиделку. То-то сестрица Миёси от злости наплачется.
Минеко поднимается, что-то пробормотав, и выскальзывает на веранду. Не может она больше слышать о Шинсене – и о пулях, снарядах, смертях.
- Минеко-сан?
На веранде – девушка в темном кимоно. Волосы кое-как простым гребнем заколоты, взгляд устремлен в еле видимый в темноте дворик, мокрый от дождя.
- Это ты, Мицумэ?
- По своему волку из Мибу тоскуете?
Минеко чуть заметно вздрагивает. Как догадалась?... И если бы кто-нибудь другой, не Мицумэ. Она ведь после смерти Фурутаки к гостям из Шинсена отказывалась выходить, больной сказывалась, а коли выходила, то дерзила им напропалую, не боялась… Но в голосе Мицумэ нет злости – только мягкость и сочувствие. И Минеко не понимает, что случилось, но то, что так долго жгло душу, внезапно облекается в слова.
- Боюсь я за него. Коли умрет, не знаю, как и жить дальше. А в городе такое говорят… Словно по мне стреляют и мечами рубят. Если бы не контракт – пешком до Эдо за ним пошла бы. Все легче, чем так вот ждать.
- А вы верьте, что он вернется, - мягко говорит Мицумэ. – Ками хранят тех, кого любят и ждут.
Минеко моргает. Скопившиеся слезы текут по щекам, а в следующую минуту она уже всхлипывает, как ребенок, уткнувшись в правое плечо Мицумэ, и та гладит ее по волосам…
- Прошу прощения, если помешала, - вполголоса ровно произносит Мияги. – Что это с Минеко-онесан стряслось?
- По любимому тоскует, - так же ровно отвечает Мицумэ. – Будто не знаешь, каково это. Сама-то из-за своего сацумца ночами не спишь.
- А уж это не твое дело, Мицумэ-сан.
- А ты поплачь. Легче станет. По себе знаю.
Мияги качает головой… а в следующее мгновение уже безудержно рыдает, уткнувшись в левое плечо Мицумэ.