Новогодний конкурс: проза -1

[shieikan]

Конкурсная работа в номинации "проза".
Рейтинг: PG-13

Окита и Сайто. Последняя встреча.

Больничные комнаты все как одна похожи друг на друга – ты знаешь это. Но в этой комнате висит какой-то особый дух безнадежности. Ты ощущаешь его кожей, чувствуешь его в воздухе. Чтобы найти здесь того, к кому ты пришел, не требуется подсказки – его постель единственная, что отгорожена от остальных ширмой.
Он бледен – как бледны лишь те, кто уже чувствует за спиной дыхание смерти. И взгляд у него такой же – отстраненный, не-здешний. Но когда он замечает стоящего возле ширмы, его глаза на мгновение вспыхивают почти прежним огнем. Он даже пытается сесть на своем ложе – но ему приходится опереться о стену, чтобы не упасть.
- Сайто-сан… Не ожидал увидеть вас здесь. Какие вести из отряда?
Подойти, сесть неподалеку – и постараться сделать вид, что не замечаешь лежащую у изголовья постели тряпицу, запятнанную кровью. Притвориться, будто все нормально…
Какие вести… Не скажешь же ему все, как есть – это попросту убьет его, он и так совсем слаб. Впрочем, возможно, это было бы милосерднее… но не тебе решать, Сайто. Не в этот раз – хотя ты столько раз решал судьбы других…
- В отряде вас помнят и шлют приветы. Не думайте, что мы забыли вас, Окита-сан.
Бледные губы трогает краткая улыбка, которая быстро исчезает, когда он пытается сдержать кашель. Попытка провальная, и на без того замаранной тряпице появляется еще пара алых пятен. Ты изо всех сил стараешься удержать лицо, не выдать свои чувства - и это даже не отвращение, хотя ты с детства ненавидишь любую болезнь и все, что с ней связано: запахи, грязь, вид чужой слабости. Ты стараешься не показать, как тебе жалко его. Узнай он о твоей жалости, вспылил бы, растрачивая драгоценные силы – жалость унижает, а он горд. Даже сейчас, в болезни и слабости.
Он наконец переводит дыхание и снова поднимает голову. Губы кривятся в грустной усмешке – вот, мол, посмотри, до чего дошел...
- Наверное, прийти сюда, в эту обитель болезни, чтобы проведать умирающего товарища, было для вас нелегко, Сайто-сан.
Мда. Не только горд, но и проницателен. И как говорить с ним? Как лгать ему в лицо, притворяясь, будто все хорошо, и мысленно благодаря небеса, что вести сейчас не летят, а ползут… Он еще не знает ни о Кондо, ни о Кофу… Ничего не знает, и лишь это незнание хранит покой его последних дней.
- Отряд ведет бои, - сдержанно отвечаешь ты, - и порой без вашего мастерства приходится трудно.
«Трудно… Преуменьшение, каких поискать. Нам не трудно, Окита – нам просто никак, но тебе это знать необязательно.»
- Тогда почему же вы здесь, а не с ними? – хрипло спрашивает он. Резонный вопрос – но хотя бы на это у тебя есть готовый ответ.
- Меня прислали не только передать вам приветы, но и обсудить с вами кое-что. Отряд готовится отступать на север, но, мне кажется, вам лучше будет остаться здесь…
- Хотите избавиться от меня?!
Вот это вспышка… На миг он становится почти прежним – глаза буквально мечут искры, щеки вспыхивают румянцем (хотя ты прекрасно понимаешь, что это от болезни), голос едва не звенит. Но за этот минутный прилив сил приходит неотвратимая расплата – очередной приступ кашля заставляет его едва не согнуться пополам, ты чудом успеваешь подставить руки и обхватить костлявые плечи, не давая ему упасть. Он кашляет мучительно и долго, ты слышишь, как трудно и тяжело входит воздух в изъеденные болезнью легкие – и сердце сжимается от жалости, которую ты, будь оно все проклято, не имеешь права даже показать!
Кашель наконец отступает, и Окита буквально повисает у тебя на руках. Ты осторожно помогаешь ему снова сесть и прислониться к стене. Его глаза закрыты, приступ совершенно обессилил его.
- Я так и знал… Знал, что как только не смогу… больше держать катану, вы… избавитесь от меня, как от обузы, - едва слышно говорит он, не открывая глаз. Ты неосознанно накрываешь ладонью его ладонь, бессильно лежащую на застиранных простынях, стараясь не думать о том, какая сухая и горячая у него кожа, стараясь не вспоминать, какие мысли посещали иногда твою дурную голову при взгляде на эти длинные пальцы и тонкие запястья…
- Но что же Кондо… сам не явился сообщить… мне об этом? Стало неловко? – иронично спрашивает он, и ты радуешься, что он сейчас не смотрит на тебя, иначе твои глаза выдали бы тебя с головой. Громадным усилием воли загнав назад непрошенные слезы, ты тихо отвечаешь на первый вопрос:
- Вы сможете вернуться в отряд, когда и если здоровье позволит вам, Окита-сан, даю слово.
Его губы чуть вздрагивают в презрительной гримасе, демонстрируя все, что он думает о твоих обещаниях. Вы оба знаете, что это пустой звук – но оба делаете вид, что верите в это. Какой фарс… Вся эта встреча – сплошной фарс, вы оба говорите и делаете то, что следует, а не то, что хочется. Хочется – сгрести несчастного в охапку, прижать к груди, поделиться хоть крупицей своей силы. Хочется – навсегда запомнить ощущение сухой горячей кожи под пальцами, ощущение хрупких плеч под твоими ладонями, запомнить этот хриплый голос, это бледное, но все еще красивое лицо, потому что знаешь: больше не коснешься, не услышишь, не увидишь. Нет для вас никакого «больше» - ни для тебя, который в любой день может получить пулю (и учитывая, как вам в последнее время «везет», скорее всего получит ее очень скоро), ни для него, умирающего за ширмой в этой больнице. Есть лишь сейчас, лишь эти краткие минуты наедине – в последний раз.
Он наконец открывает глаза и устремляет на тебя усталый взгляд.
- Сайто… Ты никогда не умел врать… но я сделаю вид, что поверил. А теперь ступай – ты… нужнее в отряде, чем здесь. Свое задание ты выполнил… передал приветы и просьбу… остаться. Я останусь. Мне все равно, где умирать…
Ты не выдерживаешь. Тянешь его к себе, сам подаваясь вперед… Его губы горячие, на них стальной привкус, но ты сейчас не думаешь об этом. Проклятье, ты же давно об этом думал – и сегодня последний шанс…
Его глаза широко распахиваются в удивлении, он пытается оттолкнуть тебя ладонями, но слабые руки тут же падают.
- Сайто… Что ты делаешь… Ты же можешь подхватить… мою болезнь…- шепчет он, когда ты отстраняешься перевести дух, но какое тебе сейчас до этого дело?! Ты такой же ходячий мертвец, как и он – просто твоя пуля еще не нашла тебя, так что тебе беспокоиться о какой-то болезни, которую еще неизвестно подхватишь или нет… Поэтому ты снова целуешь его – крепко, почти яростно. И тебе все равно, что в любой миг сюда могут заглянуть, увидеть… Уже все – все равно.
Он не сопротивляется – видно, понял, что движет тобой. Когда ты через короткие мгновения отстраняешься, ты готов к чему угодно – что он разозлится, обзовет тебя какими-нибудь гнусными словами, попытается дать тебе в челюсть… но только не к тому, что он устало улыбнется, и с его губ сорвется тихое, но отчетливое:
- Спасибо…
И пока ты в полном изумлении смотришь на него, пытаясь понять, за что он благодарит тебя, он находит силы, чтобы поймать твою ладонь, и совершенно серьезно добавляет:
- Я запомню. До конца. А теперь – ступай. Храни тебя… все, в кого ты веришь. Храни… вас всех. Передай нашим - я буду… молиться за вас.
К твоим глазам снова подступают слезы, и ты поспешно вскакиваешь и отворачиваешься. Ты так и не сказал ему о Кондо – да и к месту ли теперь… Но он должен знать – негоже, чтобы он до конца считал подлецом командира, которому беззаветно верил.
- Знаешь, ты напрасно упрекал Кондо, - говоришь ты. Даже спиной ты чувствуешь, как он напрягся, ощущаешь затылком его пристальный ждущий взгляд.
- На той неделе…
Ками-сама, сказать это превыше твоих сил! Не здесь, не сейчас, не ему… Ты возьмешь на себя этот грех – не первый и, должно быть, не последний – и солжешь.
- …он уехал. В отпуск.
Напряжение спадает – ложь прозвучала. Маленькая ложь, такая нужная сейчас. Пристальный взгляд уже не буравит спину, и через несколько ударов сердца ты можешь повернуться – но лишь на миг, прежде чем сделать шаг за ширму. Глаза Окиты снова закрыты, на губах – тень улыбки.
-В отпуск. Конечно…- шепчет он прежде, чем открыть глаза. Ты еще миг медлишь, и все же не удерживаешься. Твой поклон намного глубже, чем полагается по этикету – но плевать, пусть будет, ведь он последний. Окита лишь кивает в ответ, все с той же тенью улыбки, и ты легко прощаешь ему это вопиющее нарушение приличий.
Ты уйдешь, уверенный, что идешь на смерть, и до конца своей долгой жизни никогда не узнаешь, что едва ты скрылся за ширмой, улыбка медленно сползла с лица мастера меча, и усталые глаза наполнились слезами. Но ты навсегда запомнишь то, что хотел запомнить…
Оценки ставим по 10-ти балльной системе. Высший балл - 10.